День памяти: 21 октября / 3 ноября

Николай Александрович Осипов родился 9 мая 1875 года в городе Августове Сувалковской губернии (территория современной Польши) в семье военного фельдшера Александра Осипова и в крещении был наречен Николаем. В 1891 году он окончил за казенный счет Холмское духовное училище, в 1897 году – Холмскую духовную семинарию, а в 1901 году со степенью кандидата богословия – Санкт-Петербургскую духовную академию. Во время обучения в академии, 19 августа 1900 года, Николай был пострижен в монашество с именем Неофит, 27 сентября того же года рукоположен во иеродиакона, а 14 мая 1901 года – во иеромонаха.

По окончании духовной академии, 13 августа 1901 года, иеромонах Неофит был определен преподавателем гомилетики в родную Холмскую духовную семинарию. 1 июля 1902 года он был назначен в Пекинскую духовную миссию с правом ношения золотого наперсного креста, а 24 июля 1903 года переведен смотрителем Тихвинского духовного училища. Здесь, в связи с болезнями учителей, ему пришлось преподавать в 1-м классе славянский язык, а в 4-м – греческий.

17 октября 1905 года отец Неофит назначен ректором Самарской духовной семинарии и возведен в сан архимандрита; с 1905-го по 1908 год он был цензором «Самарских Епархиальных Ведомостей». Во все время служения в Самаре отец Неофит состоял членом Самарского епархиального комитета Православного миссионерского общества и членом Самарского епархиального миссионерского совета. В Самарской духовной семинарии стал ректором сразу после архимандрита Вениамина (Казанского), будущего священномученика, человека мягкого и доступного и потому близкого ученикам. Архимандрит Неофит поставил себя довольно строго, и после отца Вениамина за его строгость его не полюбили ученики. Не сложились у него отношения и с инспектором семинарии, который за продолжительное время службы при часто сменяющихся «ректорах привык к властному положению… нередко фактическим начальством семинарии был он, или, по крайней мере, все делалось с его согласия и одобрения».

На заседании Святейшего Синода 24 ноября 1909 года член Учебного комитета Савваитский, ревизовавший Самарскую духовную семинарию, предложил перевести архимандрита Неофита на такую же должность, но в другую семинарию. Тут же архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) предложил назначить ректора Волынской духовной семинарии архимандрита Виссариона (Зорнина) ректором Самарской семинарии, а архимандрита Неофита – Волынской, что и было принято.

Отец Неофит был истинным подвижником и аскетом, ведшим строго трезвеннический образ жизни; он был воодушевлен «искренним желанием поднять нравственный и учебный уровень сильно упавшей духовной школы, и в этом отношении не вызывает другого чувства, кроме симпатии и уважения», – писал о нем ревизовавший Волынскую духовную семинарию статский советник Рункевич. Однако он отмечал, что по свойствам своего характера архимандрит придавал слишком большое значение некоторым мелочам и настаивал на непременном их исполнении, и это несколько портило отношения между ним и сослуживцами. Но поскольку его нравственные достоинства были бесспорны, как и накопленный им педагогический опыт, Рункевич предлагал оставить его на этой должности. В связи с чрезвычайным нервным напряжением и переутомлением архимандрит Неофит, однако, обратился с просьбой к архиепископу Антонию, сказав, что «считает себя в настоящее время физически неспособным управлять многолюдной (600 человек) семинарией и просит дать ему другое послушание по силам».

8 августа 1911 года архимандрит Неофит был назначен на чреду священнослужения и проповеди Слова Божия в Санкт-Петербург на должность постоянно присутствующего

члена Учебного комитета при Святейшем Синоде. 28 ноября 1912 года архимандрит Не-офит одновременно с оставлением послушания в Учебном комитете был назначен членом Санкт-Петербургского духовного цензурного комитета, а 1 мая 1915 года – старшим членом того же цензурного комитета.

Февральская революция, октябрьский переворот, Гражданская война в России и пришедшая затем в государственное управление разруха коснулись и церковного управления, тесно связанного тогда с государственным. Ставший обер-прокурором Святейшего Синода, В. Н. Львов стал диктовать условия архиереям, как будто был поставлен главою Русской Церкви, и многие из трудившихся в Учебном комитете при Синоде стали подавать прошения об отставке; подал такое прошение в середине апреля 1917 года и архимандрит Неофит. 28 апреля 1917 года определением Святейшего Синода он был освобожден «от несения обязанностей члена Учебного комитета».

В 1918 году архимандрит Неофит по приглашению Святейшего Патриарха Тихона, которого знал еще по учебе в Холмской семинарии, переехал в Москву и стал его секретарем. Он поселился на Троицком подворье, где жил тогда Святейший, нашедший в нем надежного и верного помощника.

В 1922 году в связи с изъятием церковных ценностей, а также арестами в Шуе, Москве и Петрограде против Патриарха было возбуждено уголовное дело. 5 мая 1922 года Патриарху было объявлено, что по его делу начинается следствие. В тот же день он был приглашен на допрос, а заместитель председателя ГПУ Г. Г. Ягода подписал ордер «на производство обыска канцелярии и управления Патриарха Тихона, Синода и Высшего церковного совета и ареста всех лиц… из числа служащих указанных учреждений».

В тот же день все находившиеся на тот момент на подворье были арестованы, и среди них отец Неофит. После их ареста на подворье была устроена засада из сотрудников ГПУ, и арестовывались все, кто туда по той или иной причине входил, включая и случайных прохожих. В иной день арестовывалось по двадцать восемь человек, из которых более половины приходилось отпускать сразу же. Всей операцией руководил начальник 6-го «церковного» отдела ОГПУ Е. А. Тучков; многих, даже из случайно задержанных, он допрашивал сам, теша себя фантастическим вымыслом о наличии контрреволюционной организации, о которой он из показаний задержанных соберет данные, что может послужить организации процесса над Святейшим Патриархом. Но ничему этому не суждено было сбыться.

Архимандрит Неофит (Осипов). 1922 г.

Арестованные были доставлены во внутреннюю тюрьму ГПУ, где архимандрита Неофита допрашивали три дня подряд, надеясь склонить его, как секретаря Святейшего Патриарха, к более тесному сотрудничеству с ГПУ или хотя бы к подробным показаниям. Но тщетно! Неудача сотрудников ГПУ в осуществлении плана завербовать в качестве секретного сотрудника близкого к Первосвятителю человека вызывала у них злость и раздражение, а его характер, человека глубоко религиозного и неуступчивого, вызывал против него еще большую злость.

Батюшка был допрошен самим Е. А. Тучковым:

«Вопрос Тучкова: Какие разговоры у Патриарха Тихона бывают с лицами, его посещающими? Вы, как личный его секретарь, должны знать.

Ответ архимандрита Неофита: Ни на одном приеме у Патриарха Тихона я не бывал и не видел, кто именно к нему приходит, так как пропускает к Патриарху швейцар Семен Сидорович…

Вопрос: Кто бывал у Патриарха из-за границы?

Ответ: Я слышал, что Патриарха посещало Польское представительство, которое добивалось полной независимости Православной Церкви в Польше от Московского Патриарха. Кроме никого не знаю.

Вопрос: Каким образом происходила рассылка и распространение воззваний Тихона от 15/28 февраля?

Ответ: Не знаю, но думаю, что рассылалось через Синод и Епархиальный совет. Сам я воззвания не видел и не читал до сих пор, так как не интересовался, а когда сделал попытку достать для нашего приходского совета (подворье), то не оказалось воззвания в наличности».

На следующий день Тучков снова допросил отца Неофита.

«Вопрос Тучкова: В чем состоят ваши функции как секретаря Патриарха Тихона?

Ответ архимандрита Неофита: 1) В записи и регистрации бумаг и резолюций на них – поступающих от Патриарха Тихона. 2) Прием посетителей для доклада Патриарху Тихону или для разъяснения срочности дела. 3) Выдача по распоряжению Патриарха антиминсов для епархий и… мира для всех епархий. 4) На мне лежат служение в церкви подворья и проповеди. 5) Прием пакетов в неурочные часы и денежных переводов.

Вопрос: Кто из духовенства стоит ближе к Патриарху Тихону и к кому последний благоволит?

Ответ: Об этом я совершенно не знаю, так как очередей приема к Патриарху Тихону я не устанавливаю. По сему вопросу вам может дать более удовлетворительный ответ Яков Полозов (арестован) и архимандрит Анемподист (арестован), устанавливающие очереди на приеме».

На следующий день Е. А. Тучков, желая добиться подтверждения хоть каких-то фактов, могущих послужить обвинением против Святейшего Патриарха, опять вызвал архимандрита Неофита на допрос.

«Вопрос Тучкова: На чем печатались воззвания Патриарха Тихона от 15/28 февраля относительно церковных ценностей?

Ответ архимандрита Неофита: На чем печатались воззвания, я не знаю и до сего времени этих воззваний не видел и не читал».

На этом допросы были закончены, они фактически ничего не дали, также ничего не дало и дальнейшее наблюдение за поведением секретаря Первосвятителя в тюрьме. За эту верность вере христианской и Богу и следующие из этой веры поступки, прежде всего отвращение ко всякого рода предательству, и последовала месть ненавидящих Христа: все арестованные на Патриаршем подворье были освобождены, только отец Неофит оставался в заключении, причем в самых жестких условиях, сначала во внутренней тюрьме ГПУ, а затем в Таганской, где ему пришлось около месяца пробыть в больнице из-за развившихся у него в заключении невротических болей.

7 мая 1922 года Тучков выписал постановление на содержание его под стражей, ввиду того что он, «являясь секретарем Патриарха Тихона, причастен к антисоветской деятельности, проводимой Тихоном».

Прошло пять месяцев, а архимандрит Неофит продолжал сидеть в тюрьме; казалось, его забыли, он терпеливо переносил свое положение, но наконец, 3 октября 1922 года все же подал властям заявление.

«Ожидая справедливого решения дела, я полгода не сделал ни одного заявления по своему делу, – писал он. – Уже пять с половиной месяцев не было у меня допроса.

Письменные допросы окончились первыми днями заключения. За полгода мне не назвали моей вины, и не было ни одного вопроса по предмету моей вины.

В пятилетие народной свободы я полагаю ее в том, что в ней личность находит свою опору и источник своей свободы. Мое уважение к власти состоит в том, что я считаю, ее носительницей уважения к личности и защитницей ее прав. Поэтому я ходатайствую об окончании дела и возвращении мне права на защиту закона и свободу».

Через несколько дней он отправил письмо с дополнительной просьбой: «Я уже шестой месяц сижу в заключении… пять месяцев после последнего… допроса. Я не мог предвидеть такого продолжительного сверх срока закона делопроизводства и остался без теплой одежды. Прошу Вас дать письменное разрешение на получение с передачей ватного пальто (рясы), шапки и одеяла. Так как я одинок и не знаю о состоянии моих вещей, прошу разрешить, в случае задержания моих вещей, письменно объяснить с передачей, что теплые вещи запечатаны. Ввиду того, что заключение мое многомесячно, прошу выдать, по примеру других духовных лиц, из комендатуры мою Библию и молитвенник, согласно обещанию следователя, которого я пять почти месяцев не видел». Но на это не последовало никакого ответа, и через месяц, 3 ноября, батюшка отправил заявление вторично. Через несколько дней, 7 ноября 1922 года, Е. А. Тучков предложил следователю выслать архимандрита Неофита в Зырянский край на год.

На следующий день после резолюции Е. А Тучкова было составлено обвинительное заключение. «Дело Осипова Н. А. возникло в связи с делом Патриарха Тихона, – писал следователь, – по подозрению в соучастии его в контрреволюционной деятельности последнего, хотя конкретных данных предъявленного ему, Осипову, обвинения следствием не установлено; все же, принимая во внимание близость отношений его к Тихону как личного его секретаря и члена Учебной комиссии при Синоде, ведшем вместе с Тихоном явно контрреволюционную политику, считаю дальнейшее пребывание его, Осипова, в Москве с политической точки зрения недопустимым».

25 ноября 1922 года Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила архимандрита Неофита к 3 годам ссылки в Зырянский край. Узнав об этом, отец Неофит отправил заявление. «Я административно высылаюсь в Зырянскую область… – писал он, – и нахожусь в Таганской тюрьме. Арестовали меня летом, и я не взял с собой никаких вещей, тем более теплых. Комната моя уже семь месяцев необитаема, и родных у меня нет. Поэтому я прошу разрешить мне с конвойным взять теплую одежду и распорядиться своими вещами. Прошу распоряжения о доставке мне взятых в комендатуре ГПУ книг... Ввиду срочности высылки прошу ускорить получение мною вещей. Последние годы я являюсь нищим и не могу приобрести полушубок, валенки и рукавицы, без которых я не могу по болезненности и ревматическому состоянию предпринять зимний путь. Поэтому убедительно прошу оказать мне субсидию выдачей валенок, полушубка и рукавиц и, если можно, расходными деньгами». Тучков распорядился разрешить батюшке сходить под конвоем в квартиру и взять нужные вещи.

Последние недели перед отправкой в ссылку отец Неофит находился в одной камере со священномучеником митрополитом Казанским и Свияжским Кириллом (Смирновым), вместе с ним путешествовал с этапом до Усть-Сысольска, который был определен им местом ссылки, где они, вследствие общности церковных взглядов на многое, подружились, вместе совершали богослужение и часто навещали друг друга; и впоследствии отец Неофит в течение долгого времени поддерживал переписку с владыкой. В середине 1923 года архимандрит Неофит был отправлен в другое место, и они расстались.

По окончании срока ссылки в 1925 году архимандрит Неофит возвратился в Москву. Он здесь тихо жил, почти не вел никакого общения, посвящая большую часть времени молитве. Но недолго ему пришлось так прожить. Переживания относительно положения церковного, возникшего после публикации так называемой Декларации митрополита Сергия, предчувствуемые последствия и уже возникшее смущение понуждали и его, как

человека широко образованного и церковного, обдумывать случившееся с церковной точки зрения. Многие тогда из архиереев, священников и мирян задумывались над происходящим, и некоторым было горько осознавать, что вопросы церковные настолько запущены и не обдуманы, что тут не год, не два столетия оказались не освоенными с точки зрения церковного опыта и церковных позиций. Ничего еще в прошлом оказалось не решено. И архимандрит Неофит, как и многие в то время, стал вкратце записывать свои размышления и делиться ими с друзьями, прося ознакомиться и вернуть заметки. Слухи об этих набросках быстро дошли до ОГПУ, и 26 сентября 1927 года архимандрит Неофит был вызван на допрос. Здесь он был спрошен, чем занимается, кто его посещает и не занимается ли он распространением воззваний.

Отец Неофит на это ответил: «Занимаюсь изучением Псалтирей – церковно-библейский труд. У меня ежедневно бывает один или два человека… знакомых; о чем я с ними беседую, сказать не желаю, так как они носят частный, личный характер, а не общественный. Воззваний среди верующих не распространяю, но свои труды на тему церковную давал для чтения своим знакомым».

29 сентября 1927 года заместитель председателя ОГПУ Г. Г. Ягода подписал ордер на арест архимандрита Неофита, и в тот же день он был арестован во время допроса. 18 октября отец Неофит был в очередной раз допрошен.

«Вопрос следователя: Почему вы считаете, что Церковь антисоветской деятельностью никогда не занималась?

Ответ архимандрита Неофита: Она, Церковь, должна быть аполитичной.

Вопрос: А была ли она таковой в действительности во время революции?

Ответ: Да, она была аполитичной.

Вопрос: А как же тогда рассматривать заявление бывшего Патриарха Тихона в Верховный суд с раскаянием в контрреволюционной деятельности, его послание вскоре по освобождении с раскаянием в том же, его так называемое «завещание» или предсмертное послание и т. д.?

Ответ: Он не вмешивался в антисоветскую деятельность.

Вопрос: А зачем же тогда он это писал?

Ответ: Не знаю. Считаю необходимым указать, что я лично не считаю то, что я давал моим личным знакомым, по их желанию, некоторые, всего один-два примерно, документа, или наброски мыслей, распространением какой бы то ни было вообще литера-туры…».

Сразу же после допроса следователь выписал постановление о предъявлении священнику обвинения в антисоветской деятельности, в том, что он «устно и письменно в составляемых и распространяемых им брошюрах пропагандировал необходимость использования Церкви, как организации, в антисоветских целях». Прочитав постановление, отец Неофит написал: «Читал, но не могу принять». На основании подобного рода материалов Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило архимандрита Неофита к 3 годам ссылки в Сибирь, но, поскольку он подпал под амнистию, срок ссылки был сокращен на одну четверть.

13 января 1928 года архимандрит Неофит был отправлен этапом в Новосибирск. 23 ноября 1929 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ без всякого дополнительного расследования приговорило архимандрита Неофита к лишению права проживания в ряде городов и областей с обязательным прикреплением к определенному месту жительства на три года.

Только в июле 1933 года отец Неофит смог переехать в европейскую часть России и поселиться в городе Угличе Ярославской области. В июне 1934 года он переехал жить в деревню Заболотье Егорьевского района Московской области, где в то время жило много священников, монахов и монахинь, отбывших сроки заключения или ссылки. Жил он очень замкнуто, основное время посвящая молитве, встречаясь лишь с небольшим кругом лиц, кого знал по ссылке или по служению на Патриаршем подворье.

4 апреля 1935 года сотрудники НКВД составили справку на арест семнадцати человек – священников, монахов, монахинь и мирян, в частности и архимандрита Неофита. 9 апреля было подписано постановление о его аресте, с обвинением, будто он «систематически занимается антисоветской агитацией среди окружающего населения, распространяя провокационные слухи о “гонении и преследовании” за религиозные убеждения в СССР». На следующий день батюшка был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве.

Начались допросы обвиняемых, среди других была допрошена жившая в Егорьевске монахиня Успенского Колоцкого монастыря Серафима; она показала, что была на квартире архимандрита Неофита всего один раз, так как о нем говорили, что он «большой молитвенник и прозорливец. Неофита я посетила получить благословение и просить его святых молитв, после этого я его не посещала… так как Неофит мне не рекомендовал… сейчас времена лукавые и смутные, и если кто узнает о моих посещениях, советская власть покарает; также Неофит рассказывал о гонениях на православную веру и духовенство со стороны советской власти, он говорил: “Сейчас судят и высылают духовенство не потому, что они контрреволюционеры, а потому что советская власть хочет уничтожить веру православную”. В качестве примера приводил себя, говорил: “Я дважды гоним советской властью только за то, что духовное лицо”».

26 мая 1935 года следователь допросил отца Неофита.

«Вопрос следователя: Расскажите о вашем круге знакомых и где они находятся в данный момент.

Ответ архимандрита Неофита: О своем круге знакомых дать какие-либо показания отказываюсь.

Вопрос: Скажите, распространяли ли вы среди своих знакомых и посещающих вас слухи о якобы проводимых гонениях на веру православную и духовенство?

Ответ: Слухов о проводимых гонениях на веру и духовенство я не распространял. Но не скрываю, что у меня существуют личные убеждения, что на духовенство гонения имеются. Убеждения у меня возникли вследствие того, что ссылки по отношению ко мне были несправедливы, выслали меня не как контрреволюционера, а как священнослужителя.

Вопрос: Скажите, что вам известно о существовании тайной церкви на квартире у одной из ваших почитательниц?

Ответ: О существовании тайной церкви… ничего не известно.

Вопрос: Следствие располагает данными, что вы в своих беседах заявляли, что обновленческая и сергиевская церкви лишены благодати, и большинство священнослужителей состоят на службе у антихристовой власти, что их нужно избегать, больше молиться у себя в домах.

Ответ: Об обновленческой церкви я совершенно ни с кем не говорил, так как она в свое время была осуждена Патриархом Тихоном, в отношении сергиевской ориентации со мной говорили и обращались за советами, можно ли посещать сергиевскую церковь, но это было, еще когда я находился в ссылке, в Егорьевске, об этом я ни с кем абсолютно не говорил, всем обращающимся ко мне по данному вопросу я рекомендовал сергиевские храмы».

9 июня 1935 года следствие было окончено, но обвинения, предъявляемые архимандриту Неофиту, остались все те же, никто ничего убедительного против него не показал. Его обвиняли в том, что он на своей квартире производил прием посетителей, говорил, что ходить в церковь в настоящее время небезопасно, так как можно натолкнуться на волка в овечьей шкуре, «распространял ложные слухи о гонении и преследовании за религиозные убеждения в СССР, принимал участие в тайных молениях на квартирах своих почитателей и духовных детей». 14 июня 1935 года Особое Совещание при НКВД СССР приговорило архимандрита Неофита к 5 годам заключения в исправи-тельно-трудовом лагере.

13 августа того же года архимандрит Неофит в составе этапа прибыл в Антибесский отдельный лагерный пункт (неподалеку от Мариинска, Западно-Сибирский край), где сначала работал дневальным в подконвойной палатке, затем на общих работах, статистиком в ветеринарной части и снова рабочим на общих работах. Здесь он познакомился с заключенными священниками и верующими мирянами, постепенно наладилась какая-то переписка с волей, у кого там были родственники. Богослужебных книг у них не было, и тексты богослужений вспоминали по памяти, а затем записывали в тетрадки. Жизнь духовная была свободна, отношения между собой верующих людей были истинно христианские, некоторые уже примирились с тем, что им, возможно, никогда не придется выйти из заключения и до окончания срока дадут и еще десять лет. Но внешние обстоятельства и работы и жизни были самыми тяжелыми, и один из заключенных, профессор Тимирязевской сельскохозяйственной академии, глубоко верующий человек, писал в письме близким: «Жизнь чем дальше, тем все больше “художеств”, сложнее, мрачнее… У Гёте в “Фаусте” описывается кухня ведьмы и чего-то там недоставало до ада, ну, у нас здесь наоборот, чего-то надо отнять для получения хорошего ада, а для плохого много, много, весьма много надо отнять… Придет ли избавление?!»

Впоследствии у профессора нашли тетрадку с переписанными богослужебными текстами, а у архимандрита Неофита записку, в которой профессор попросил помолиться о нем и о его близких. Следователями НКВД это было расценено как страшное преступле-ние против общественного и государственного строя.

Сентябрь 1937 года стал временем новых арестов и уничтожения духовенства и верующих не только из находящихся на воле, но и в лагерях. К следствию были привлечены двенадцать человек, в том числе профессор сельскохозяйственной академии и архимандрит Неофит. Архимандрит был обвинен в том, что вел «контрреволюционную деятельность, говоря, что сейчас на воле идут массовые аресты… на месте производства работ производил богослужения, тем самым отрывая рабочих от работы и открыто проповедуя религиозные убеждения».

10 октября 1937 года архимандрит Неофит был арестован, заключен в штрафной изолятор и на следующий день допрошен.

«Вопрос следователя: Скажите, говорили ли вы в общежитии среди заключенных слова: “Сейчас на воле идут массовые аресты, сидят ни за что, за слово тебе дают 58-ю статью”?

Ответ архимандрита Неофита: Что я слышал эти слова, это верно, и что передать другим то же самое мог, так что, считаю, в этом нет ничего особенного, потому что ждут освобождения, основания этому не вижу, все говорят об арестах.

Вопрос: Скажите, производили ли вы на месте работ богослужения, тем самым отрывая рабочих от работы и открыто проповедуя свои религиозные убеждения?

Ответ: Никаких богослужений на месте работ я не производил, потому что принадлежу к числу людей не певчих и петь не могу.

Вопрос: Вам предъявлены обвинения. Что вы можете показать по существу предъявленного вам обвинения и признаете ли себя виновным?

Ответ: Виновным себя не признаю, как видно из моих ответов».

28 октября 1937 года «тройка» при УНКВД по Новосибирской области приговорила архимандрита Неофита к расстрелу. Архимандрит Неофит (Осипов) был расстрелян 3 ноября 1937 года, в один день с ново-ивановской группой Новомучеников и погребен в общей безвестной могиле.

По одному делу вместе с отцом Неофитом были расстреляны протоиерей Александр Ходзинский, священники Поликарп Золотых, Николай Голензовский, Сергий Луканин, Владимир Ширшин, иеромонах Афанасий Старчеус, преподаватель вуза Мирон Алексе-евич Терехин, а также Юрий Петрович Бакланов. Еще три человека были приговорены к различным срокам заключения.

21 декабря 1984 года архимандрит Неофит (Осипов) был реабилитирован президиумом Кемеровского областного суда по 1937 году репрессий, а 23 января 2009 года по представлению Московской епархии канонизирован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви.

Память преподобномученика архимандрита Неофита Церковь совершает в день его кончины – 3 ноября по новому стилю.