Священномученик иерей Aнaтолий Левицкий
День памяти: 21 октября / 3 ноября
Aнaтолий Aфaнaсьевич Левицкий родился в 1894 году в городке Воткинский Завод Сарапульского уезда Вятской губернии в семье священника Афанасия Левицкого. Пока не собраны подробные сведения о его жизни, известны лишь только некоторые штрихи биографии. Вместе с тем достоверно известно, что отец Анатолий является на сегодняшний день единственным священномучеником в Соборе Кемеровских святых, который служил до своего ареста на территории современной Кемеровской области – в Никольской церкви села Бачаты.
Воткинский Завод, где родился священномученик, был небольшим промышленным поселком с населением в 25 тысяч жителей, возникшим в XVIII веке вокруг железоделательного завода. Здесь были горное училище, три мужские и две женские школы, семь храмов. В одном из них служил отец Афанасий, родитель будущего свя-щенномученика. Можно предположить, что род Левицких являлся большим священническим родом. Так, священник Иоанн Левицкий в 1897–1901 годах входил в строительный комитет Воткинской Спасо-Преображенской церкви и, возможно, служил в этом храме.
В Воткинском Заводе после революции 1917 года, во время Гражданской войны проводились особенно свирепые расправы над священнослужителями. Большинство воткинских священников или пропали без вести, или были расстреляны. Можно пред-положить, что в ходе этих репрессий пострадал и род Левицких. Но отец Анатолий о послереволюционной судьбе отца в анкетах ничего не сообщает.
Вид поселка Воткинский Завод. Справа на фоне пруда – Благовещенский собор. XIX в.
Анатолий, как представитель священнического сословия, пошел по стопам отца. В 1919 году окончил Вятскую духовную семинарию. Над страной уже кружил вихрь Гражданской войны, который захватил и молодого выпускника семинарии. Вторая половина 1918 года была ознаменована Ижевско-Воткинским антибольшевистским восстанием. После его поражения большая часть восставших продолжала воевать с большевиками в составе армии адмирала А. В. Колчака.
В 1919 году Анатолий начал служить письмоводителем при штабе Воткинской дивизии. Вместе с Белой армией эвакуировался с Урала в Сибирь. Во время исхода белогвардейцев Анатолий Афанасьевич за границу не пошел, а остался на Родине. Теперь служба в Белой армии даже в должности писаря, как и происхождение из духовного
сословия, была в глазах новой власти очерняющим обстоятельством. Несмотря на опасное время, в 1922 году Анатолий принял сан священника и начал служить в храме. Сразу же вслед за этим он лишился избирательных прав. Был женат на Надежде Николаевне, которая позже работала счетоводом на железнодорожной станции Топки. Детей в супружестве не было. Вместе с отцом Анатолием проживала его мать Мария Александровна.
Впервые отец Анатолий привлекался органами ОГПУ в 1928 году «за распространение провокационных слухов», но за отсутствием улик был освобожден.
К 1933 году он уже являлся благочинным, проживал в селе Бачаты Беловского района, служил в Никольском храме.
26 января 1933 года батюшку арестовали по месту проживания, обвинив его в контрреволюционной деятельности. По делу проходили священники семи имеющихся в Беловском районе церквей.
Начались допросы. Их было три: 31 января, 16 февраля и 6 мая.
На первом допросе от 31 января 1933 года по настоянию следствия отец Анатолий кратко излагает свою биографию: «Отец мой был священником. Я до 1918 года учился в Вятской духовной семинарии, в 1919 году я служил в армии Колчака письмоводителем. С армией Колчака эвакуировался с Урала в Сибирь, где в 1922 году принял сан священника. В этом же году я был лишен избирательных прав. К Советскому строю я питаю лишь классовую ненависть, а особой ненависти у меня нет, я хорошо знаю, что советская власть к нам относится безразлично, не трогает нас, но политика советской власти и коммунистической партии перевоспитывает народ, а поэтому с каждым годом и днем верующих становится меньше, и скоро наступит тот день, когда в церковь ходить никто не будет. Будучи лишенцем, я хорошо знаю, что меня ни в какие учреждения Советского Союза работать не возьмут. Имея в душе ненависть к существующему строю, я эту ненависть открыто не проявляю и подчиняюсь всем постановлениям советского правительства.
Проживая в селе Бачаты, я часто бывал у священника […]. В конце 1932 года (месяца и дня я не помню) я был в квартире у священника […], в это время у него в доме была и посторонняя публика, этим людям священник […] при мне говорил, чтобы они в колхоз не вступали, так как они там погибнут, … и колхозников будут убивать. Я лично не придал его словам никакого внимания, я на это его не поощрял и влияния на него никакого не производил. У меня на исповеди были случаи, что верующие спрашивали: “Батюшка, а в колхоз не грех вступать?” Я на это отвечал, что “у нас нет на это запрещения, и я этот грех снимаю”. Сам я лично никакой агитации и пропаганды не веду».
Судя по протоколу, от отца Анатолия требовали показаний на одного из священников, якобы проводившего антиколхозную агитацию. Он признает, что одна неосторожная фраза в его присутствии священником была сказана. А дальше действовала обычная практика: показания одного зачитывались другому обвиняемому, обвиняемых стравливали, заставляли все больше и больше рассказывать друг о друге. Когда ему предъявили обвинения в контрреволюционной деятельности, считая его главным фигурантом дела, батюшка, конечно, испытал недоумение, смятение. Это смятенное, подавленное и нестойкое состояние отражает протокол допроса от 16 февраля 1933 года. В нем он называет имена священников, членов церковного совета, которые высказывали недовольство советской властью, вели себя якобы подозрительно. Вполне возможно, что он сам в это верил.
Протокол допроса от 16 февраля 1933 года:
«Отец Анатолий: Современное духовенство, в частности священники Беловского района, состоящие в моем подчинении, как то: […], будучи морально и материально ущемлены, имея весьма безотрадные перспективы на дальнейшее существование, то есть с каждым днем все меньше и меньше становится верующих, а следовательно и уменьшаются доходы священников, питают ненависть к существующему строю –
соввласти. Эту ненависть они изливают в беседах между собой, в узком кругу обсуждается дальнейшее существование. Это недовольство существующим строем, существующей политикой в отношении духовенства со стороны партии и правительства мне лично приходилось слышать от перечисленных выше священников при посещении их во время объездов по благочинию. За разговорами, выражающими недовольство на существующее положение священнослужителей, крылось желание изменить существующий строй, крылось желание возвратить старое – прошлое положение священника, каковым оно было в дореволюционный период. Я неоднократно предупреждал названных выше священников, что подобные разговоры не нужно вести, что с ними можно оказаться в неприятном положении. Но мои советы и увещевания, очевидно, не действовали. Особенно характерным я считаю поведение священника […], который вел себя крайне подозрительно и творил явно незаконные действия. Например, за время моих четырех к нему посещений мной установлено, что […] очень часто собирал собрания под видом перевыборов церковного совета, тогда как по закону церковный совет выбирается на три года, а в Салаире по вопросу о перевыборах и другим вопросам проводились собрания гораздо чаще. Так, за последнее время, насколько мне известно, проводилось три-четыре собрания. Кроме того, при посещении я всегда заставал у священника […] группу мужчин и женщин, в квартире у них всегда фигурировал председатель церковного совета […], по социальному положению как будто кулак. Что говорилось на этих собраниях и сборищах на квартире, я точно сказать не могу. С появлением меня эти группы расходились по домам.
Не менее характерен по своей подозрительности тот факт, что салаирский церковный совет, руководимый […], имеет какую-то связь с Барнаульской обновленческой общиной, куда в эту уже зиму председатель церковного совета выезжал три раза якобы за покупкой свеч, тогда как в этих поездках совершенно нет большой надобности, так как свечи можно получить почтой непосредственно из Москвы или из нашей Томской епархии. Тем более это становится подозрительным, потому что в Барнауле нет общины сергиевского течения, а только обновленческого. И командировки, притом столь частые, из-за одних лишь свечей явно бессмысленны. Причем в должности второго священника в лице Троицкого, оказавшегося без документов по протекции […], также имеет связь с неблагонадежным элементом. Этот Троицкий, со слов заштатного священника […], проживающего в настоящее время в Салаире, был осужден властью на восемь […], 8 лет л/с (лагерей –?) и из-под стражи бежал, об этом знал […], принимая его вторым священником в свою церковь. Но об этом не [донес] ни мне, ни властям».
Отец Анатолий отгораживается от предполагаемых заговорщиков, но роль главного заговорщика уже приуготовлена именно ему.
Судя по содержанию последнего допроса, отцу Анатолию становится известно о лжесвидетельствах, якобы доказывающих проведение нелегальных контрреволюционных сборищ в его квартире. Он начинает понимать механизм запуска оговоров, стравливания обвиняемых, манипулирования, которым управляет следственный комитет, для того чтобы сложилась нужная следствию картина.
На последнем допросе батюшка не дает никаких признательных показаний и отрицает свою вину в организации контрреволюционных собраний.
Протокол допроса от 6 мая 1933 года:
« […] я знал как председателя церковного совета с. Бачаты, где я и занимал должность священника-благочинного, отношения были дружественными, мы бывали друг у друга в гостях, как связанные общностью церковных интересов. Бывали случаи, что […] бывал у меня в квартире, вместе с […]. Последний хотя и никакого отношения к церкви не имел, но бывал у меня в доме как старый мой знакомый, ему я после отбытия его ссылки в Нарыме оказывал материальную помощь – давал взаймы деньги, так как, выйдя из ссылки в 1932 году, он не имел своей шубы. […] также бывал в моем доме, как мой хороший знакомый. […] является хозяином моей квартиры. Никаких нелегальных собраний в моей
квартире с обсуждением политических вопросов в моем присутствии не было, что же касается того, что в моей квартире в этих случаях закрывались окна – окна в моей квар-тире вообще закрывались вечером при огнях. Показания […] о том, что у меня в квартире бывали нелегальные контрреволюционные сборища, я отрицаю и считаю их ложными, так как хотя и названные лица у меня в квартире бывали, но на политические вопросы сужде-ний не вели. Больше добавить ничего не имею».
К сожалению, нет возможности сравнить показания отца Анатолия с другими. Но в итоге его сделали главным обвиняемым по этому делу, объявив руководителем «церковно-монархической повстанческой контрреволюционной организации», которая ко-нечной целью имела «вооруженное выступление против советской власти на случай интервенции».
В мае 1933 года отец Анатолий «тройкой» при ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю был осужден на 5 лет концлагерей и сослан в Сиблаг. К тому времени он уже болел туберкулезом.
В учетно-статистической карточке заключенного есть несколько штрихов, запечатлевающих внешность отца Анатолия: рост средний, телосложение правильное, волосы светло-русые, глаза серые, нос большой.
Из пересыльной тюрьмы его отправили в Ново-Ивановское отделение Сиблага НКВД.
Уже находясь в лагере, 30 сентября 1937 года по доносу ряда лиц был обвинен в контрреволюционной агитации и арестован вместе с архиепископом Павлином (Крошечкиным), епископом Аркадием (Ершовым), иереем Никандром Чернелевским и псаломщиком Киприаном Анниковым. В тот же день допрошен. На допросе он был тверд, немногословен. Теперь его не сбивали с толку ничьи показания и свидетельства. Он усвоил: любые компромиссы со следствием невозможны, они не улучшают участи и только растравляют совесть. Вины своей не признал.
Из протокола допроса от 30 сентября 1937 года:
«Вопрос следователя: Вам предъявляется обвинение, что вы, находясь в подконвойном городе Ново-Ивановского отделения, участвовали в к/р группе, возглавляемой заключенным Крошечкиным, вели среди заключенных контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию соввласти. Дайте показания по существу предъявленного вам обвинения.
Ответ отца Анатолия: Предъявленные мне обвинения я отрицаю. В контрреволюционной группе я не участвовал. Не отрицаю, что с заключенным […] я знаком, также не отрицаю и того, что с каждым из указанных мной лиц неоднократно беседовал по вопросам, касающимся только нашей службы в прошлом, но вопросов политического характера в беседах не затрагивали. Не скрываю, я и […] собирались на исполнение своих религиозных обрядов. Надо отметить, что […] бывал на этих сборищах реже, чем мы все остальные.
Вопрос: Кто руководил этими сборищами?
Ответ: Этими сборищами руководил […].
Вопрос: Кто оповещал вас об этих сборищах?
Ответ: Оповещать никто не оповещал, но заранее условливались о времени и месте сборища.
Вопрос: Вы не говорите всей правды, скрываете. На этих сборищах велись контрреволюционные разговоры. Следствие требует говорить правду.
Ответ: Я заявляю, что на этих сборищах проводилось только исполнение религиозных обрядов. На политические темы мы никаких разговоров не вели, и контрреволюционных разговоров там не было».
На дополнительных допросах (без даты) ему зачитываются показания «свидетелей». Но отец Анатолий уже знает цену этим «свидетельствам» и способ их получения.
«Вопрос следователя: Вы на допросе 30 сентября сего года отрицали вашу принадлежность к контрреволюционной группе, а также отрицали, что вы занимаетесь
контрреволюционной агитацией. Вам зачитываются показания Серебреникова, изобличающие вас в вашей контрреволюционной агитации. Дайте правдивые показания следствию.
Ответ отца Анатолия: Показания Серебреникова я категорически отрицаю, ни о каком советском собачьем ящике я не говорил. Также не говорил во время проверки, что получается как при опричнине Ивана Грозного. И не говорил 26–27 сентября о шкурке от жидовского чина. Никакой контрреволюционной агитацией я не занимался, и заниматься, не намерен.
Вопрос: Вы лжете, дайте правдивые показания.
Ответ: Я дал правдивые показания, так как я этого не говорил.
Вопрос: Вы отрицаете, что вы занимались контрреволюционной агитацией, но вы изобличаетесь свидетельскими показаниями. Вам зачитываются показания свидетеля […]. Дайте следствию правдивые показания.
Ответ: Показания свидетеля […] я отрицаю, так как это ложь.
Вопрос: Вам зачитываются показания третьего свидетеля Савченко, изобличающие вас в контрреволюционной агитации. Дайте правдивые показания.
Ответ: Показания Савченко я отрицаю, так как я этого не говорил.
Вопрос: Вы категорически отрицаете, показания всех свидетелей, но вы лжете. Дайте следствию правдивые показания.
Ответ: Все показания свидетелей я отрицаю полностью, так как на меня показывают ложно.
Вопрос: Что еще можете показать по вашему делу?
Ответ: Больше по делу показать ничего не могу».
В деле сохранилась характеристика на священника Анатолия Левицкого, написанная после его ареста, 3 октября 1937 года, начальником 3-й зверофермы. Все подобные характеристики были стандартно отрицательными: «За время содержания в Ново-Ива-новском отделении при 3-й звероферме содержался в подконвойном городке на общих подконвойных работах. К выполнению порученной работы относился плохо, потому что вместо мобилизации масс на выполнение задания способствовал разложению в бригадах дисциплины, создавал недоверие руководству, что способствовало падению трудовой и лагерной дисциплины».
На допросах батюшка засвидетельствовал свою верность Христу. Он признал, что вместе с другими священнослужителями участвовал в молебнах в лагере, но отверг все обвинения в контрреволюционной деятельности. Если сравнить протоколы допросов 1933 года и 1937-го, то видно, что они разительно отличаются друг от друга. В последнем нет ни уныния, ни попытки оправдаться, не называются имена – ни единого компромисса. В лагере отец Анатолий как будто обрел духовную силу, непререкаемую веру и твердость – это явилось вектором его внутренней биографии.
28 октября «тройка» при УНКВД по Новосибирской области приговорила отца Анатолия и других обвиняемых к высшей мере наказания. 3 ноября 1937 года вся группа была расстреляна и погребена в безвестной могиле.
Иерея Анатолия Левицкого реабилитировали 18 августа 1989 года прокуратурой Кемеровской области189.
На Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 20 августа 2000 года иерей Анатолий причислен к лику святых по представлению Новоспасского монастыря Московской епархии. В день мученической кончины 3 ноября по новому стилю Церковь поминает Новомученика и исповедника иерея Анатолия Левицкого.