Священномученик иерей Григорий Аверин
День памяти: 7/20 сентября
Ночь опустилась на лагерь. На вышках застыли «вертухаи», а по его периметру, уныло звеня цепями, устало ходили полуголодные охранные псы…
«…Взбранный Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем Ти раби Твои Богородице; но яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи…»
Остывает под луной разогретая за день земля; пребывают в ночной ненужности кирки и лопаты, пилы и топоры – они, пьющие силу людскую, истязающие их плоть и одновременно оправдывающие их существование в данном временном отрезке на этой грешной земле.
«…Радуйся, Звезды незаходимыя Мати; радуся, заре таинственного дне. Радуйся, прелести пещь угасившая… Радуйся мучителя бесчеловечного изметающая от начальства…»
Тихо в казарме, спит охрана. Неярко горит лампочка в дежурной комнате, освещая застывшего в ночной тишине дневального. Он отвечает за порядок и покой в лагере. Сейчас, ночью, он здесь самый главный и ответственный начальник.
«…Радуйся, Судии праведного умоление; радуйся, многих согрешений прощение… Радуйся, любы всякое желание побеждающая…»
Не спится лишь одному из обитателей барака № 6 Ахпунского отделения Сиблага, священнику Григорию Аверину, сейчас отбывающему второй тюремный срок «по политической статье» – 58-10 УК РСФСР. Только ночью и можно ему остаться наедине со своими мыслями, окинуть взором свою недолгую и трудную жизнь… Как в тающей дымке, возникают в памяти эпизоды детства…
Священник Григорий Аверин. 1929 г.
…Родился Григорий Иванович Аверин 24 января 1889 года в благочестивой крестьянской семье в селе Валы Покров-Юрьевецкого уезда Костромской губернии. У
родителей его, Иоанна и Феодосии, было двенадцать детей, а кроме них, они воспитывали приемного мальчика. Григорий был старшим среди детей.
Воспитанный в исконно крестьянской семье, Григорий с молодых лет весь смысл своей жизни видел в служении народу. И не виделось лучшего поприща для крестьянского сына, как стать сельским учителем. Окончив в 1910 году учительскую семинарию, Григорий по-ступил учителем в двухклассную церковно-приходскую школу в городе Кологриве.
Это было время, когда революционные партии окончательно заградили образованному обществу все пути видения происходящего в России. Каждая партия настойчиво предлагала свой рецепт исцеления социальных язв.
Среди учителей в те годы многие состояли в политических партиях. В Кологриве был кружок эсеров. Познакомившись с ними, Григорий Иванович стал получать нелегально издававшуюся литературу, которую читал сам и распространял среди учителей, учащихся, их родителей и солдат Кологривского гарнизона.
После Февральской революции Григория Ивановича единогласно избрали председателем уездной земской управы. Выборы состоялись в сентябре, а через месяц произошел октябрьский переворот, и хотя советская власть упразднила местные управления, утвержденные Временным правительством, Григорий Иванович продолжал служить председателем управы. Группа большевиков в Кологриве объявила себя советской властью в конце января 1918 года, а в феврале Григорий Иванович устранился от участия в деятельности местных властей…
В сентябре 1920 года он устроился на службу в библиотеку Костромского педагогического института, через год поступил в этот институт учиться. А еще через два месяца архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести) рукоположил его в сан священника.
Много лет прошло с тех пор, но мгновения той службы рукоположения его в сан священника Григорий Иванович всегда вспоминал с особым трепетом, и сами собой всплывали в памяти священные строки из акафиста Божией Матери:
«…Радуйся, честный венче людей благочестивых; Радуйся, Церкве непоколебимый столпе; Радуйся Царствия несокрушимая стено. Радуйся Еюже воздвижутся победы; радуйся, Еюже низпадают врази… Радуйся души моея спасение…»
…Чувствует он, что все туже сжимается вокруг него, иерея Григория Аверина, враждебное кольцо; все чаще администрация лагеря вспоминает его имя, а наверх уходят сообщения о проводимых им беседах и молитвах; все больше тревоги в глазах тех, кто, презирая запреты, ежевечерне собирается около него, внимая каждому слову своего пастыря. Тюремная паства? А хоть бы и так! Это люди, они пребывают в нужде и тяготах, они нуждаются в духовной поддержке, им нужно Слово Божие, и он его нес, несмотря ни на какие лишения…
Лагерный сон, короткий, хрупкий, смежил глаза священника, но скоро, совсем скоро наступит утро…
…В начале мая 1935 года прибыл отец Григорий в сибирский лагерь, на рудник Темиртау. После медицинского освидетельствования его признали неспособным к тяжелому физическому труду и поставили сначала счетоводом, а потом дневальным в бараке. С первых дней отец Григорий держался в лагере с большим достоинством, и всякому при встрече с ним было ясно, что перед ним священник. И если спрашивали его, в чем его упование, он всегда давал прямой и неуклончивый ответ. Заключенные расспрашивали батюшку об истории России, Православной Церкви, о вероучении, и он охотно рассказывал. Отец Григорий отказался быть осведомителем, не угождал лагерному начальству и не участвовал в идеологических мероприятиях. Любовь к Богу и верность Ему удивляли окружающих. Все видели в нем по-настоящему свободного, независимого человека. И это вызывало ненависть у тюремщиков.
В начале сентября 1937 года против священника было начато новое уголовное дело.
…Подъем всегда был неприятным событием для заключенных, но противный перезвон сигнального рельса легко проникал вовнутрь барака сквозь незастекленные окна и плохо подогнанные двери, заполнял собою душное, редко проветриваемое помещение, рвал зыбкий утренний сон арестантов. И барак оживал. Скрип кроватей, шлепанье босых ног, удушливый кашель, негромкий говор еще не отошедших от сна людей – все говорило о том, что начинался новый день, еще один в бесконечной череде лагерного срока. Заметно оживлялась жизнь барака при появлении дежурного надзирателя.
– Эй, что возитесь?! Быстрее мойте морды и на построение! Бригадир, в контору! Шнырям вылизать все до блеска! Кто дневальный у вас?
– А вона в углу сидит, Аверин… – доложил бригадир.
– А он что рассиживается? Ему что, подъем не указ?! – надтреснутый голос надзирателя, казалось, приподнимал крышу барака и перекрывал все его утренние шумы.
Мужчина, о ком шла речь, одетый сидел на своей кровати, но глаза его были прикрыты, а губы едва заметно шевелились. Какое-то мгновение он еще сидел неподвижно, не обращая внимания на окрик, затем быстро встал и троекратно перекрестился на окно, где только начали угадываться первые лучи солнца. Закончив утреннюю молитву, мужчина повернулся к орущему надзирателю. Лысая, с высоким умным лбом голова его была упрямо наклонена вперед, а из-за ветхих круглых очков был устремлен открытый, полный достоинства взгляд. Он-то и смутил горластого охранника, заставил его отвернуться, пряча глаза.
– Пошли, Господь, нам добрый день! – мужчина сделал общий поклон всем находящимся в помещении и, смешавшись с толпой других зэков, отправился в умывальник.
– Он что, всегда так? – недоуменно спросил надзиратель.
– Да почти… – отозвался бригадир. – А то еще мужиков соберет вокруг себя да про Бога им внушает. Послушаешь иногда – занятные вещи говорит…
– Но-но! Он контру тут сеет, а вы и рты пораскрывали. Смотри, «обновят» вам сроки, будут тогда «занятные вещи»!
– Да я так… Чего уж… – бригадир был явно смущен и не знал, как выпутаться из неловкого положения. – Мы уж и так куда надо сообщили, да молчат что-то, не торопятся…
– Ладно, я еще подскажу, чтобы ему хвост прижали… – И он вышел из барака, сопровождаемый мелко семенящим вслед бригадиром.
То ли надзиратель напомнил в оперчасти об Аверине, то ли вопрос сам собой вызрел, но уже вскоре, 3 сентября 1937 года, за ним пришли. Сборы были недолгими, а при обыске только-то и нашли 11 листочков серой бумаги, на которых химическим карандашом был написан акафист Божией Матери. В тот же день его койку в бараке занял новый заключенный – лагерная машина работала отменно, без перебоев…
Из протокола допроса обвиняемого Г. И. Аверина 3 сентября 1937 года:
«Вопрос следователя: Следствию известно, что вы, находясь в ИТЛ, в бараке № 6, и работая дневальным, по утрам проводили богослужения.
Ответ заключенного Аверина: Богослужений не проводил, но, как правило, по утрам про себя ежедневно молился, совершая при этом троекратное крестное знамение.
Вопрос: Следствию известно, что вы собирали вокруг себя заключенных и читали им отрывки из священных писаний.
Ответ: Подобный факт отрицаю. Обнаруженный у меня акафист Божией Матери читал лично сам, не привлекая к чтению заключенных. <...> Специально бесед с заключенными религиозного характера я не проводил, но были случаи, когда некоторые заключенные задавали мне вопросы религиозного характера, как то: “что такое вера Израилева”, “о разнице церковных течений” и другие вопросы, по которым я, как человек знакомый с этими вопросами, давал объяснения.
Вопрос: Признаете ли вы себя виновным в том, что среди заключенных проводили религиозные беседы, а также занимались контрреволюционной агитацией, распуская слухи о скорой войне и гибели Советского Союза?
Ответ: Виновным себя в контрреволюционной агитации, а также в религиозной пропаганде не признаю. По убеждению я верующий человек, и из-за этого ушел от политической деятельности (ранее был в партии социалистов-революционеров), и никаких бесед на политические темы я не вел».
Из протокола допроса от 1 сентября 1937 года свидетеля Т., 1902 года рождения, осужден за должностное преступление, ст. 109 УК РСФСР: «…из личных бесед с Авериным я знаю, что он раньше был священником в Воронежской губернии. Я наблюдал за ним, как он ведет контрреволюционную агитацию среди заключенных: ежедневно по утрам и вечерам в присутствии многих заключенных проводит открыто богослужение, читает церковные книги. Проводя беседы, убеждает заключенных не бросать веру в Бога, приводит примеры религиозного характера. Он говорит, что в лагерях много невинных, но приходится потерпеть, что скоронаступит время Высшего Суда… Вокруг него постоянно группировались бывшие священники из других бараков…»
Из протокола допроса от 1 сентября 1937 года свидетеля Н., 1915 года рождения; осужден за растрату госсредств, ст. 116 УК РСФСР: «… Григорий Аверин в нашем бараке работает дневальным. Все это время он открыто совершает религиозные обряды, молится. В беседах старается внедрить заключенным веру в Бога, жалеет о прошлых временах».
Из протокола допроса от 3 сентября 1937 года свидетеля Ш., 1906 года рождения, осужден за воровство: «…Аверин собирал вокруг себя заключенных, молился, читал библию, убеждал их не бросать веру в Бога. Говорил, что за те мучения, что советская власть несет людям, ей скоро придет конец, и люди снова будут жить хорошо, что Бог не допустит несправедливости… От самого Аверина я знаю, что он раньше был дважды судим за “политику”…».
Торопилось следствие, торопилось, словно бы кто свыше его упорно толкал на принятие скорого и неправого решения. Практически все расследование было проведено в один день, 3 сентября 1937 года. Именно в этот день было возбуждено уголовное дело, произведены обыск и арест, предъявлено обвинение, допрошены сам Аверин и основные свидетели. В этот же день ему был предъявлен протокол об окончании следствия по делу. В нарушение уголовно-процессуального закона свидетели были допрошены за два дня до возбуждения уголовного дела, а характеристика и медсправка были приобщены к материалам дела уже 6 сентября 1937 года, т. е. после его официального окончания.
«Следствие дополнить ничем не желаю», – это твердой рукой вывел иерей Григорий Аверин в протоколе об окончании следствия. Умный человек, познавший методы работы НКВД, он понимал, что участь его уже предрешена, новых обвинений против него не найдут, а все аргументы в защиту следователь просто оставит без внимания. Та поспешность, с которой проводилось следствие, говорила о том, что исход дела и судьба его, отца Григория, предопределены заранее. Это был его путь на Голгофу, стремительный, страшный, последний, и он прошел его достойно, не унижаясь, не предавая… Это путь сильных духом и чистых душой.
13 сентября 1937 года было составлено обвинительное заключение по делу, и в тот же день, опять же в нарушение закона, обвиняемому был вынесен приговор.
Выписка из протокола № 26/9-у заседания «тройки» при УНКВД по Западно-Сибирскому краю от 13 сентября 1937 года:
«Слушали: дело № …
Аверин Григорий Иванович, рождения 1889 года, уроженец с. Валы Покров-Юрьевецкого уезда Костромской губернии, священник. Судим за КРА (контрреволюционная агитация) дважды. В 1930 г. – по ст. 58-10 УК РСФСР – 5 лет отбыл; в 1936 г. – за антисоветскую агитацию – 3 года. В лагере занимался контрреволюционной агитацией.
ПОСТАНОВИЛИ:
Аверина Григория Ивановича – расстрелять».
Постановление «тройки» было приведено в исполнение 20 сентября 1937 года на руднике Темиртау Западно-Сибирского края.
Заключением прокурора Кемеровской области от 14 августа 1989 года Григорий Иванович Аверин реабилитирован.
20 августа 2000 года Архиерейским Собором Русской Православной церкви священник Григорий Аверин канонизирован – причислен к лику святых по представлению Ивановской епархии.
.