ыфвфывыфвфывфыИгумен Дамаскин (Орловский) в жизнеописании архиепископа Амфилохия приводит стихотворение, написанное одним из студентов академии, посвященное новопостриженному иноку. Оно, возможно, не является совершенным с точки зрения поэтического мастерства, но взволнованно передает возвышенный порыв, готовность к жертвенной жизни, которые охватывают молодого монаха, дающего обеты Богу:
Свершилось… для жизни прекрасной
Ты умер теперь навсегда,
И мир с его прелестью, похотью страстной
Закрылся сейчас от тебя.
И прошлое стало далеким, далеким…
Любимое, милое стало чужим,
И должен идти ты путем одиноким,
Небесною ратью храним.
Пускай в твою душу молитва святая
Отраду и счастье прольет
И, муки сомнений в душе убивая,
В обитель Христа приведет.
Подвижническая жизнь владыки привела его, как известно, в обитель Христа. Но тогда, в далеком 1907 году, ничего не предвещало ту страшную брань Церкви с воинствующим безбожием, в которой владыка Амфилохий будет одним из самых стойких воинов.
В 1908 году монах Амфилохий, будучи еще студентом, рукоположен в иеродиакона. Миссионерская деятельность сопряжена с необходимостью изучать языки тех народов, среди которых проповедуют Христа. И молодой иеродиакон начал осваивать калмыцкий язык. В 1909 году, на третьем курсе, его командируют на летние каникулы в Астраханскую степь для изучения языка калмыков.
В академии талантливый студент стал готовиться не только к миссионерской, но и к научной деятельности. Он прекрасно изучил калмыцкий язык, а также архивные рукописные материалы, касающиеся переводов на этот язык Священного Писания и богослужебных текстов.
В 1910 иеродиакон Амфилохий завершил диссертационное сочинение на тему «Религиозно-нравственные переводы на калмыцкий язык как средства миссионерского воздействия». Похвальную рецензию на это сочинение написал доцент академии, иеромонах Гурий (Степанов), который станет его духовником. За свой труд иеродиакон получил две премии и степень кандидата богословия. Молодой ученый был оставлен при академии на кафедре монгольского языка и истории и обличения ламаизма в качестве профессорского стипендиата и преподавателя монгольского языка.
В этот же год иеродиакона Амфилохия рукоположили в иеромонаха. В его деятельности неразрывно и гармонично слились три вида служения – иноческое, миссионерское и богословское. И все три были сторонами единой и цельной любви к Богу.
В 1910 году иеромонах отправился Петербург, где в течение года слушал лекции в Санкт-Петербургском университете, на восточном факультете, в качестве вольнослушателя. По возвращении из столицы начал служить в Казанской духовной академии. В 1911 году назначен исполняющим должность доцента при кафедре истории и обличения ламаизма и монгольского языка. Началась активная, насыщенная путешествиями, командировками, миссионерскими поездками жизнь. Иеромонах Амфилохий не раз становился участником миссионерских съездов. В ходе их обсуждались важные вопросы переводов Священного Писания на языки местных народов, среди которых проповедовали миссионеры. В 1912 году по указу Святейшего Синода иеромонах Амфилохий командирован на год в Монголию для изучения тибетского языка и тибетской литературы по ламаизму.
Традицией русской миссионерской школы было глубокое изучение не только языка, но и верований, мифов, искусства обращаемых народов. Миссионеры в России вели, как правило, большую этнографическую работу. Так, например, миссионер Кузнецкой земли протоиерей Василий Вербицкий явился собирателем мифологии шорцев. Иеромонах Амфилохий не отступал от этих традиций. В Монголии он собрал коллекцию связанных с культовой практикой ламаизма предметов: скульптуры буддийских богов из различных материалов, их изображения на полотне, предметы шаманского культа, монеты, четки. Работа так увлекла его, что он написал прошение о продлении командировки еще на год, на что было получено разрешение.
В Казани продолжением миссионерской деятельности иеромонаха явилось сотрудничество с Казанским историко-этнографическим музеем. Он становится помощником директора. В дар музею иеромонах Амфилохий передал привезенную из Монголии коллекцию. Она явилась учебным материалом, хорошим подспорьем для студентов миссионерского отделения и слушателей миссионерских курсов.
Молодой иеромонах обладал ярким проповедническим даром, его глубокие проповеди часто звучали под сводами кафедрального собора Казани.
В 1915 году за безупречную службу отец Амфилохий был награжден наперсным крестом.
Через два года в России началась великая смута: революции, войны, гонения на Церковь и священников, ломка всего прежнего уклада жизни, насаждение новой атеистической идеологии. Отец Амфилохий, как человек мудрый и глубокий, сразу понял пагубность новой политики, ее разрушительные последствия для России. В 1918 году в стране началась Гражданская война. В сентябре 1918 года к Казани подошли соединения красноармейцев. Иеромонах Амфилохий покинул город вместе с отступавшими на восток частями Белой армии. Кафедра, наука, миссионерская деятельность – все это навсегда осталось в прошлом. В будущем же отчетливо проступало только желание быть верным Христу.
В октябре 1918 года батюшка прибыл в Красноярск и поселился в 7 километрах от города, в Успенском мужском монастыре. Удивительно, но в этот драматический для страны период вдруг стала осуществляться его юношеская мечта: он стал монахом маленького отдаленного сибирского монастыря.
Между тем пожар Гражданской войны в Сибири разгорался. Нарастал натиск Красной армии с запада, в тылу боевые действия вели красные партизаны. В этих катастрофических событиях единственное свое служение отец Амфилохий видит в молитвенной жизни. В феврале 1919 года он вместе с пятью монахами уехал в Минусинский край, на озеро Тиберкуль, где они основали скит.
Для пустынножительства горное озеро Тиберкуль подходило как нельзя лучше. Это отдаленное место и сейчас малодоступно в летнее время, когда нет зимников. Озеро богато рыбой. Летом в округе много ягод и съедобных растений. Вода чиста и прозрачна. Берега очень красивы, многочисленные острова придают озеру особую живописность. Здесь иеромонах со своими сподвижниками провел два года. За это время Белая армия отступила далеко на Восток, в стране окончательно утвердилась власть большевиков.
Были ли эти годы, воплощающие юношеские мечтания иеромонаха Амфилохия, счастливыми, наполненными благодатными молитвами и созерцанием Божественных красот, или они были пронизаны тревогой и тяготами, нам неизвестно. В автобиографии, написанной в 1931 году в тюрьме, владыка Амфилохий упоминает об этом скупо и сухо: «В феврале 1919 года с группой в 5 человек уехали в Минусинский уезд в Имисскую волость на оз. Тиберкуль, где прожили два года. С февраля 1921 года – приходской священник с. Белый Яр Курагинской волости Минусинского уезда». Из этих слов неясно также, почему монахи покинули свой скит. Около года иеромонах Амфилохий прослужил сельским священником в селе Белый Яр.
В 1922 году возглавляющий епархию епископ Енисейский и Красноярский Зосима (Сидоровский) перешел в обновленчество и стал склонять к нему находящихся в его подчинении священно- служителей.
Обновленчество как раскол оформилось в 1922 году при поддержке ОГПУ. Объединенное государственное политическое управление поддерживало обновленцев именно в раскольнических целях, а те, в свою очередь, заявляли о полной поддержке нового большевистского режима. Епископ Зосима вызвал иеромонаха Амфилохия в Красноярск и предложил ему присоединиться к обновленцам. После того как он отказался – уволил. Увольнение лишило иеромонаха средств к существованию и сделало его бездомным. Несколько месяцев он скитался по домам верующих, совершая богослужения и молебны. В ноябре 1922 года батюшка уехал в глухой край Минусинского уезда и поселился в женском монастыре на Матуре, где прожил около полугода. Там состоялась важная встреча. Иеромонах Амфилохий познакомился с монахиней Варсонофией (Варварой Цивилевой), которая стала его духовной дочерью. Она разделила с ним его судьбу, сопровождала иеромонаха во всех странствиях, была рядом и помогала ему, когда он томился в заключении. Матушка Варсонофия была не единственной его духовной дочерью, но именно она отправилась за ним в ссылку на Соловки, а потом в Мариинск и далее в Осиновку под Сталинском, так в то время назывался город Новокузнецк.
Между тем натиск обновленцев усиливался. К концу 1922 года они смогли занять две трети из 30 тысяч действовавших в России церквей. Особенно тяжелой была ситуация в Сибири, где обновленцы заняли подавляющее большинство храмов. Они вели себя агрессивно по отношению к Православной Церкви, старались завладеть оставшимися в ее распоряжении церквями. Обновленцам стало известно о пребывании отца Амфилохия в селе Матур. Они опасались его, как сохранившего верность Православию и пользующегося авторитетом и влиянием среди верующих.
Чтобы избежать преследований, иеромонах уезжает вместе с несколькими монахами и монахинями в тайгу и вновь основывает скит – в 20 километрах от ближайшей деревни. Об этом он пишет в автобиографии: «В связи с обновленческими преследованиями в мае 1923 года в сообществе Берестова Василия Захаровича, Петра Степановича (фамилию не помню) и 4 монахинь удалился в тайгу в верстах 20 от жилого места. Там прожили 5 месяцев до ареста». Через полгода о ските становится известно органам ОГПУ.
В 1923 году последовал первый арест иеромонаха Амфилохия. Вместе с насельниками скита он был доставлен в Минусинск. На этот раз все закончилось благополучно: никаких обвинительных материалов у следствия не оказалось. Арестованные через неделю были освобождены.
В сентябре 1924 года советом православной общины иеромонах Амфилохий был избран приходским священником Минусинской кладбищенской церкви. В своих проповедях он резко обличал обновленцев за отступление от Православия. Те, желая пресечь деятельность настоятеля и овладеть церковью, обратились в органы ОГПУ. Сотрудники арестовали отца Амфмлохия. С 6 июня до 20 ноября 1924 года он провел в тюрьме. Не найдя состава преступления, власти освободили его. Кладбищенский храм все же отобрали и передали обновленцам.
В 1925 году иеромонах Амфилохий был вызван телеграммой в Москву для рукоположения во епископа. Ряды иерархов Церкви таяли: многих арестовали, другие уклонились в обновленчество, поэтому Патриарх Тихон собирал оставшихся на свободе достойных и верных Православной Церкви воинов Христовых, возводя их на епископские кафедры. 23 февраля Патриарх во время литургии в сослужении с другими иерархами рукоположил иеромонаха Амфилохия во епископа Енисейского и Красноярского. В эти дни Святейший Патриарх Тихон совершал последние рукоположения. Через полтора месяца, 7 апреля 1925 года, его земная жизнь закончилась.
Эта литургия стала, возможно, одним из самых значимых и счастливых моментов жизни Преосвященного Амфилохия в череде арестов, гонений и скитаний. На литургии сослужил архиепископ Гурий (Степанов), духовным сыном которого он являлся уже 20 лет. Именно архиепископ Гурий, будучи доцентом Казанской духовной академии, в 1910 году написал, как уже упоминалось, поощрительную рецензию на первый научный труд молодого иеродиакона Амфилохия. Две недели владыка провел в Москве.
Возвратившись в Красноярск правящим епископом, владыка начал, а точнее, продолжил борьбу с обновленцами. До следующего ареста оставалось чуть больше года. Тем не менее за это время владыка написал и выпустил несколько воззваний и брошюр, направленных против обновленцев. Он помог и поддержал многих сосланных в Красноярский край священников, посылал деньги нуждающимся. Успел рукоположить 15 священников.
13 июля 1926 года последовал третий арест епископа Амфилохия. Формальным поводом послужила жалоба благочинного обновленческих церквей Красноярска на действия владыки против обновленцев.
Начались допросы. На вопросы следователей об отношении его к советской власти, оценке Декрета об отделении Церкви от государства епископ отвечал прямо, не смягчая своей позиции: «Декрет считаю справедливым и законным, ибо с неверующей властью связи у нас быть не может… К соввласти я отношусь лояльно и не лоялен лишь к ней в отношении борьбы с религией».
В органах завели «Дело монархическо-черносотенной контрреволюционной группировки епископа Амфилохия» и приговорили его к 3 годам заключения в Соловецком лагере особого назначения (СЛОН)
СЛОН был одним из первых концентрационных лагерей, предназначенных для «перевоспитания» идейно чуждых советской власти лиц. В их число попадали как раз священнослужители и верующие. Здесь обкатывалась система принудительного труда заключенных. В 1926 году в лагере находилось уже свыше 10,5 тысячи человек. СЛОН отличался особенно жестокими порядками, издевательствами над заключенными и тяжелыми условиями работы. Русский писатель А. Солженицын, прошедший советские лагеря по политическим мотивам, назвал Соловки «полярным Освенцимом».
Но милость Божия не обошла Преосвященного владыку: он получил относительно легкую работу кладовщика. В Соловецкий лагерь к нему приехала его духовная дочь монахиня Варсонофия. Она поселилась вблизи лагеря и помогала владыке передачами, посылками. Кроме того, Красноярский церковный совет присылал владыке Амфилохию по 50 рублей в месяц. В 1928 году епископ был досрочно освобожден по пересмотру дела, но с запретом проживания в Красноярске.
Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) назначил епископа Амфилохия на кафедру в Новочеркасск Донской области, однако сотрудники ОГПУ не разрешили ему въезд в этот город. Возникла серьезная заминка и со следующим назначением владыки в Самарскую епархию. Она была связана с нелицеприятным отношением епископа Амфилохия к знаменитой Декларации митрополита Сергия и к созданному им Временному Патриаршему Священному Синоду. Эта Декларация появилась в 1927 году в газете «Известия ВЦИК».
В Декларации от лица всей Церкви выражалась «благодарность Советскому Правительству за… внимание к духовным нуждам православного населения». Документ прямо провозглашал лояльность к новой власти: «Мы хотим быть Православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи». В условиях непрекращающихся гонений на Церковь, арестов священнослужителей эти заявления, по мнению владыки Амфилохия, выглядели двусмысленными. Кроме того, митрополит Сергий требовал обязательного поминовения властей в церквях в общепринятой формулировке: «Еще молимся о (богохранимой) стране нашей, властех и воинстве ея, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». С этим епископ Амфилохий был категорически не согласен, считая лицемерным молиться за процветание богоборческой власти.
При встрече с митрополитом Сергием он предложил такую формулировку поминовения властей: «Еще молимся о стране нашей и о властех ея, да обратит Господь их к истинному познанию святыя веры и обратит их на путь покаяния». Владыка Сергий не принял этого предложения. Чтобы разрешить противоречие, митрополит предложил епископу Амфилохию подать прошение об увольнении по состоянию здоровья, что владыка и сделал. Он сознавал неблагоприятные для себя последствия этого шага, но не мог идти на компромиссы с властью политической и даже церковной.
И вот все вернулось на круги своя: молодой сорокадвухлетний священнослужитель снова остался без службы, без приюта. Но он твердо знал, что делать: юношеская мечта о пустынножительстве не оставляла владыку Амфилохия.
В жизненном пути владыки ясно прослеживаются два полюса устремлений: к уединенной молитвенной жизни и к деятельному служению в качестве миссионера, ученого, проповедника, главы епархии. Видимо, епископ Амфилохий в годы гонений не раз спрашивал себя: могу ли я позволить себе отшельническую жизнь, когда в Церкви и стране разворачивается такая трагедия и стадо Христово расхищается? Теперь, отправленный на покой, он мог ответить на этот вопрос положительно. Епископ решает вернуться в Хакасию и основать пустынножительский скит.
В июле 1928 года владыка приехал в село Анджуль Таштыпского района Хакасского округа Сибирского края. Здесь его уже ждали монахини бывшего Матурского монастыря, закрытого в 1926 году. Владыка их хорошо знал: как уже говорилось, в 1922 году около полугода он жил в монастырской общине на Матуре. Многие из монахинь являлись его духовными дочерьми. Среди них была и монахиня Варсонофия. В селе образовался небольшой монастырь из десяти человек, главой которого стал сам Преосвященный. В Анджуле сохранился небольшой действующий храм, в нем служил настоятелем семидесятилетний иеромонах Серафим (Берестов). Жизнь в новообразованном монастыре была по-настоящему отшельнической, устроенной по строгому монастырскому уставу: молитвы, богослужения, исповеди, откровения помыслов, душеспасительные беседы. Владыка наставлял своих духовных дочерей и в том, как жить в условиях господства безбожной власти. В своей келье епископ устроил домашнюю церковь и сам проводил в ней службы.
Епископ Амфилохий полностью отошел от административных дел Церкви. Позже на допросе, отвечая на вопрос о причинах замкнутого образа жизни и о получении разрешения на создание монастыря, пояснил: «Будучи уволенным на покой, я не имел права вмешиваться в церковную жизнь в епархии, где был свой епископ, в данном случае епископ Димитрий, это было бы в церковном отношении антиканоничным, это с одной стороны. С другой стороны, перенесши одну ссылку, я, избегая всякой церковной деятельности и даже всяких личных знакомств и сношений, хотел предохранить себя от возможных подозрений со стороны власти и тем избежать, может быть, вторичной ссылки, и потому круг моих сношений был замкнут только окружавшими меня монахинями и перепиской с небольшим кругом лиц. В Анджуле нас, монахов и монахинь, было десять человек, и жизнь наша была по существу монастырской. Какого-либо разрешения от властей мы не имели, потому что нам даже в голову не приходило, что нужно на это иметь разрешение властей. Богослужения у нас проходили по большим праздникам и отчасти по воскресеньям, когда я был здоров, без разрешения властей, так как я считал, что для себя я служить имею право». Три года просуществовала эта небольшая монашеская община.
Следующим после духовенства сословием, с которым власти стремились расправиться, стали крестьяне. В конце 20-х годов в стране началась коллективизация. Анджульских крестьян тоже стали загонять в колхозы, отбирать у них имущество, принудительно посылали на лесозаготовки. В это время власти обратили внимание на женщин, которые не хотели идти и не ходили на лесозаготовки. ОГПУ произвело расследование и обнаружило нелегальный монастырь, который, по их мнению, мешал созданию колхозов, потому что негативно влиял на умонастроение крестьян.
30 апреля 1931 года епископ Амфилохий и все члены его монашеской общины были арестованы. Удалось скрыться лишь монахине Варсонофии (Цивилевой). Владыку доставили в тюрьму при Минусинской исправительно-трудовой колонии. Начались допросы. При знакомстве с характером вопросов, которые следователи задавали подследственному, складывается впечатление, что им интересно было беседовать с умным, глубоким и цельным человеком – уж очень много они задавали вопросов, не связанных с обстоятельствами дела о нелегальном монастыре. Их интересовала больше не политическая позиция владыки, а взгляды уже отошедшего от дел епископа на те или иные внутрицерковные вопросы. Они спрашивали его об отношении к последнему посланию Патриарха Тихона, к григорианцам и Высшему Церковному Совету, к Томскому митрополиту Димитрию (Беликову) и объявленной им автокефалии.
На последнем допросе 29 июня Преосвященный владыка сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Объясняю, что агитации не проводил, но не отрицаю, что я выражаю несочувствие к советской власти».
В обвинительном заключении значилось: «6 апреля 1931 года в Хакасский окружной отдел ОГПУ поступили сведения, что на территории Таштыпского района в селах Анджуль и Матур монашки, организовав неофициальный монастырь староцерковного течения, под руководством епископа Скворцова и под религиозным флагом ведут антисоветскую агитацию, направленную против мероприятий Советской власти… В процессе следствия установлено, что в с. Матур существовал до революции и после 1917 г. женский монастырь, в котором непродолжительное время был епископ Амфилохий Скворцов. В 1928 г. в июле месяце после отбывания срока высылки в Соловецком концлагере Скворцов прибыл к старым знакомым монашкам в с. Анджуль, пригласил монашек бывшего Матурского и Минусинского монастырей… С 1928 по 1931 годы Скворцов прозвал себя владыкой и не показывался населению, верующие не могли его повидать. Монашки говорили: “Владыко болен, не принимает”… Монахи распространяли слухи о падении Советской власти, возвращении царя-монарха на престол, о том, что 19.04.1931 года будет затмение и состоится страшный суд. В 1931 году крестьяне отказались выполнить задание РИКа по лесозаготовкам и сенозаготовкам. В своем доме сделали иконостас, проводили молебны, венчания. Распространяли частично святыни: песочек, кусочки камешков от гробницы Господа и др. Проводили агитацию против коллективизации. 30 марта собрали на молебен, где епископ в проповеди говорил: не вступайте в колхоз. На другой день Кужаковы: Алексей и Прокопий, Шулбаевы: Апинах, Ибдиш, Ахачах вышли из колхоза…». Владыка Амфилохий своей вины не признал.
16 ноября 1931 года владыку приговорили к 5 годам заключения в лагере, такой же приговор получили другие члены Анджульской монашеской общины. 15 декабря 1931 года владыка Амфилохий прибыл этапом в Мариинскую пересыльную тюрьму Сиблага. Отсюда начался крестный путь Преосвященного к своей мученической кончине. Последним утешением на этом пути стало появление его духовной дочери монахини Варсонофии. Спасшаяся от ареста в Анджуле матушка Варсонофия разыскала владыку в Мариинске и приехала к нему. Пренебрегая опасностью очередного ареста, она передавала ему посылки, поддерживала передачами и остальных монахинь анджульской общины.
Летом 1932 года владыку перевезли в Осиновское отделение Сиблага в Сталинске. Оттуда он написал матушке Варсонофии о тяжелом положении в лагере. Она приехала в Осиновку, сняла комнату. Как могла, помогала владыке и другим заключенным священникам. По благословению владыки ей пришлось продавать его вещи или менять на продукты, чтобы передавать их в лагерь. Самовар, чемодан с бельем и ряса – вот все, что осталось от вещей архипастыря.
12 декабря 1932 года владыка был отправлен работать на Шушталепскую штрафную командировку, где заключенные добывали уголь. Поселок Шушталеп находится в 15 километрах от Сталинска (современного Новокузнецка). Епископа Амфилохия определили на общие работы. Сохранилась характеристика, которую начальник командировки дал владыке: «Норму выполнял на 100 %. Отношение к труду добросовестное, поведение удовлетворительное, взысканий не имел. В политотношении скрытен, своих взглядов не высказывал. В культурно-общественной жизни лагеря не принимал никакого участия, был даже случай, когда на предложение бригадира записаться в ряды ударников заключенный Скворцов отказался, ответив, что “дураков много – пусть ударяют”». Эта характеристика показывает, что, во-первых, владыка, если правильно передали его слова, сохранил присутствие духа и чувство юмора и, во-вторых, за такими заключенными, как епископ Амфилохий, ведется пристальное наблюдение, запоминается и оценивается каждое их слово. Владыка этого не мог не знать. Поэтому последующие обвинения в контрреволюционной агитации в лагере, конечно, являются лживыми и абсурдными.
Но условия жизни в лагере становились все более тяжкими и невыносимыми. 16 апреля 1933 года владыку Амфилохия перевели в Елбанскую штрафную группу, где заключенные тоже работали в шахтах на добыче угля. Работа в шахтах была одной из самых тяжелых и опасных. После изматывающего 12–13-часового трудового дня заключенные возвращались в холодные бараки. Лагерников держали на голодном пайке. За стопроцентную выработку, то есть за выполнение нормы, давали 400 граммов хлеба, за 110-процентную – 500 граммов, за 150-процентную – 650 граммов. В одном из писем монахине Варсонофии владыка писал, что «питание в лагере плохое, собираем картофельные очистки и им бываем рады». Владыка жил вместе с уголовниками, в бараке процветало воровство.
Но даже в этих условиях он старался не отступать от пастырского служения. После ареста, обвиненный в контрреволюционной агитации, на допросах показал: «Влияние на лагерников я оказывал исключительно духовного характера, внушая лагерникам религиозное настроение – быть в личной лагерной жизни терпеливыми, не роптать, быть покорными своей судьбе, усматривая во всем волю Божью». Этим правилам владыка следовал сам.
Нечеловеческие условия существования лагерное начальство посчитало недостаточным наказанием для «идейно чуждых элементов» – духовенства, верующих мирян. Оно стало раскручивать новое дело. В лагере епископы и священники дружески общались, поддерживали друг друга. На этом основании начальство выдвинуло против них обвинение в существовании контрреволюционной организации. Владыка Амфилохий был арестован 28 апреля 1933 года (в пятый раз) и после обыска заключен в штрафной изолятор Осиновского лагеря без права выхода на работу. При обыске у него изъяли два креста и параман..
Вместе с владыкой были взяты под стражу монахиня Варсонофия и шесть человек заключенных. Арестованные обвинялись в том, что «путем распространения провокационных слухов о скором падении соввласти, антисоветской агитацией среди заключенных лагеря, а также путем нелегальной переписки с волей поставили себе цель формирование банд-шаек как внутри, так и вне лагеря в целях свержения соввласти».
Начались допросы всех участников «дела». Следствие велось полгода. Прошедший через пять арестов, «отмотавший» два лагерных срока, владыка ни в чем не поступился своей верой и убеждениями. На последнем допросе 1 августа 1933 года он твердо и бесстрашно заявил: «Ранее при допросах я утверждал, что являюсь противником советской власти и существующий строй моим убеждениям и идеям враждебен. Сейчас я снова заявляю, что советской власти и ее укладу я желаю падения, в этом нахожу возможность восстановления правильной духовной жизни народа». Дело о «контрреволюционной группировке» было направлено в Коллегию ОГПУ. Редкий случай – прокурор не согласился с выводами доморощенных следователей, справедливо признав, что общение близких по взглядам, хотя и идейно чуждых советской власти людей нельзя расценивать как «контрреволюционную организацию». Но это не помешало прокурору добавить сроки подследственным, поскольку они «не исправились», а сроки наказания у них уже заканчивались.
28 января 1934 года Коллегия ОГПУ постановила увеличить срок наказания епископу Амфилохию на один год. Было принято решение разъединить отбывающих наказание священнослужителей, распределив их по разным лагерным пунктам. Владыка был отправлен в исправительно-трудовой лагерь в поселок Яя современной Кемеровской области. Монахиню Варсонофию освободили. Прокурор решил, что «Цивилева, находясь под полным религиозным влиянием епископа Скворцова, помогала ему продуктами и передачей писем, тем не совершила уголовно наказуемого преступления, и дело о ней подлежит прекращению».
Эта удивительная женщина, преданная Христу и своему духовному отцу, заслуживает того, чтобы сказать о ней особо. Варвара Цивилева происходила из крестьян, жила в Минусинске Красноярского края. Год принятия монашеских обетов неизвестен. Вся её жизнь осветилась встречей с владыкой Амфилохием, за которым она неотступно следовала по его крестному пути. После того как владыки не стало, проживала в городе Абакане Красноярского края. Можно не сомневаться, что матушка Варсонофия не отступала от основ монашеской жизни, потому что при очередном аресте 4 января 1945 года ее и нескольких монахинь обвинили в «участии в антисоветской организации сторонников истинно православной церкви». Была приговорена к 8 годам концлагерей. Дальнейшая ее судьба неизвестна.
В Яйском лагере владыка работал контролером на швейной фабрике. В архиве сохранилась учетно-статистическая карточка, заполненная в лагере в 1936 году. В ней были отмечены черты внешнего облика владыки: рост высокий, телосложение среднее, волосы темно-русые, цвет глаз голубой, нос обыкновенный. Профессиональную квалификацию определили как «чернорабочий». В графе «фамилия, имена и адреса ближайших родственников» написано коротко и страшно: «родных нет».
30 апреля 1937 года окончился срок заключения епископа. Уже была выписана справка о его освобождении. Но вместо свободы лагерное начальство стало готовить ему новые обвинения, обыски и смертный приговор. Не сломленный и «не перевоспитавшийся» епископ представлял для них опасность. В лагере нашлись лжесвидетели, которые подписали показания о том, что епископ Амфилохий хулил советский строй, советскую власть и Конституцию. 4 июня 1937 года против епископа было открыто новое дело. Уполномоченный по Яйскому лагерному пункту Сиблага, собрав все лжесвидетельства, вынес постановление: «Учитывая, что у Скворцова кончается срок и он из лагеря подлежит освобождению, будучи на воле, снова будет проводить контрреволюционную деятельность, постановил: з. к. Скворцова из лагеря не освобождать и немедленно приступить к следствию по его делу, предъявив ему обвинение по ст. 58-10 УК РСФСР»111. 7 июня в бараке, где жил владыка, был произведен обыск. Следователи нашли лист помянника, небольшую иконку, один лист из «священной книги», как написано в протоколе обыска, и дубовые дощечки, из которых владыка вырезал крестики. Это были все оставшиеся у него личные вещи. Остальное – брюки, гимнастерка, рубаха, полотенце, телогрейка и ремень – лагерное имущество. В тот же день владыка был помещен в изолятор Яйского лагерного пункта. Он категорически отказался от подписи на постановлении об аресте, настаивая на своей невиновности, и потребовал составить об этом протокол, что и было сделано уполномоченным.
О дубовых дощечках, найденных у владыки при обыске, следователь на допросе спросил особо.
«Вопрос следователя: У вас при обыске изъяты деревянные дубовые дощечки. Расскажите, для какой цели вы их хранили.
Ответ владыки Амфилохия: По освобождении из лагеря я хотел из этих дубовых плашек делать крестики и в трудный момент нуждающимся в них мог бы дать.
Вопрос: Значит, по освобождении из лагеря вы хотели нелегально распространять крестики, этим существовать и нелегально вести религиозную пропаганду?
Ответ: Существовать за счет крестиков я не хотел и распространение их в таком малом количестве за преступление не считаю, так как они могли быть предназначены для близких мне людей».
Судя по этой поистине берущей за сердце детали, владыка все же надеялся на освобождение, но при этом после всех тяжких испытаний он не собирался подстраиваться под новую жизнь и менять, хотя бы из предосторожности, свой образ жизни. Он не шел ни на какие компромиссы с совестью. Служение Христу в любых обстоятельствах, при любой власти – так он решил для себя давно и навсегда.
Владыка отказался подписывать обвинения, отверг все лжесвидетельства и виновным себя не признал. Его буквально изнуряли очными ставками «свидетелей», чьих показаний набралось на тринадцать листов. В этот раз дело поступило не к прокурору, а к внесудебным органам – «тройке» НКВД. Они создавались для того, чтобы поставить на конвейер обвинительные приговоры, и никогда не оправдывали подсудимых.
20 августа 1937 года «тройка» при УНКВД по Западно-Сибирскому краю вынесла обвинение: «Открыто среди заключенных ведет контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию сталинской конституции и распространяет контрреволюционную клевету на руководителей партии и правительства, нанося всевозможные оскорбления». По статье 58-10 УК РСФСР его приговорили к высшей мере наказания. Через десять дней, 1 сентября115 1937 года, владыка Амфилохий был расстрелян и погребен в безвестной могиле.
23 августа 1989 года прокуратура Кемеровской области реабилитировала владыку Амфилохия116.
В 2000 году Преосвященного причислили к лику святых по представлению Красноярской епархии. Церковь отмечает его память 1 октября по новому стилю.
В России в ХХ веке Царство Божие собирало свою золотую жатву. Жизнь и мученический подвиг владыки Амфилохия стали драгоценным колосом этой жатвы.
Почитание Памяти:
День памяти: 18 сентября / 1 октября